Рассвет на одной из крыш,
Зима для одной из душ.
И крышу не покоришь,
Когда избегаешь луж.
Смотри — вокруг города.
Ты выше, но смотришь вниз.
Согласен жизнь коротать,
Когда под тобой карниз.
Зачем забрались сюда?
Разбив кирпичами тишь,
Бросали их в города.
Нам сдался тогда Париж.
Такая щенячья грусть
При взгляде на поезда!
Похожее на иглу
Стекло холоднее льда.
Бегут поезда, плюют
На тысячи взглядов с крыш.
На крышах сидят и пьют,
Секунда — и ты летишь.
На крыше в рассветный миг
Ты время затормозил.
Но поезда мерный крик
Лишает тебя всех сил.
Он едет, а ты стоишь —
И в этом засела боль.
Секунда — и ты летишь,
Но нет никого с тобой.
Рассвет не стоит, как ты:
Он солнце подкинул вверх,
И вот — сожжены мосты
Рассветных твоих химер.
Ты снова смотреть готов
На лица людей, спешишь
Забраться к себе под кров…
Над нами так много крыш!
——————————————
Снова рассвет, и с крыш опять
Комьями предрассветных грёз
Падают без возврата вспять
Жизни, как лепесточки роз.
Цени молодость — время, когда постоянно хочется жрать,
и после полуночи, и до — ведь когда ты там ляжешь спать?
А утром — только когда ты там встанешь? В десять? В пять? —
будет аппетит скулы сводить до дрожи,
и удовольствие от жратвы на твоей гнусной роже
каждый раз будет всё больше само на себя похоже.
Цени молодость — женщины, глупости, безрассудства,
больше в твоей жизни ничего не случится,
а это уйдёт.
И когда ты будешь стоять на распутье,
вспоминать распутства,
вспомнишь, как завидовал птицам,
а ведь и сам ты — полный удод.
Цени молодость — а дальше только о ней жалеть,
ныть,
что ни на что не решился,
а ведь столько всего хотел…
Да ничего не хотел, если перестал петь,
стал так жить,
как будто ты на распутье сбился,
как будто ничего не умел.
А гораздо раньше ты думал, что эти мысли
о смысле
или исчезнут, или найдётся ответ,
а ответа всё нет.
Сначала Элвис Пресли, потом чьи-то чресла
душу грызли,
незаметно нарастал шелест грязных бумажек,
звон монет.
Цени молодость — пока знаешь, что есть ответ на каждый вопрос,
и думаешь, что его ищешь, может, вот-вот найдёшь,
а сам, не похожий на миллиарды людей,
выпускаешь из рук единственно верный трос
и плетёшься за нитью, так похожий на миллионы,
и уже ничего не ждёшь.
А чего же тут ждать, если верил ты в свой клубок
из надежд и мечт, застилавших тебе глаза,
а теперь прозрел — ты с клубком ничего не смог,
а клубок размотался — и нет никакого клубка.
Между нами — метров пятьсот.
Я и вижу твой силуэт,
Хотя знаю — перед окном
Тебя нет, тебя нет. Тебя нет.
Ты сидишь и смеёшься, пьёшь чай.
Я скурил бы сто сигарет,
Если б верил, что невзначай
Это правда, что тебя нет.
Посмотрел я на лист и вздохнул:
И не знаю, кому посвятить
Эти строки — тебе иль ему?
Иль ему — моему смыслу жить?
Но не стоит тебе ревновать:
Ведь вполне может стать, что вы
Лишь по-разному способы звать
То, что разным не может быть.
Свобода,
чтоб босиком
по ночной Москве
и зимой, и ночью.
Свобода
найти того,
кто скажет тебе,
что того же хочет.
Свобода
влюбиться в ту
в ком твоей любви
ни черта, ни капли…
Свободу
облечь в тюрьму.
Думать — се ля ви
на сердцах набрякли.
Свобода
лежать в гробу
под сырой землёй
и своей гитарой.
Свобода
себе на лбу
написать «живой»,
не боясь ударов.
Свободу
хотел найти
я в себе с тобой —
неспроста та песня.
Свободу
нельзя спасти.
Никакой ценой…
Если будем вместе.
Свободы
всегда хотел.
Не любви самой,
но хотя бы веры.
И вот —
получал взамен
всю тебя. Другой
Ты не знала меры.
Прости, но
не веры мне
и моим словам —
это слишком просто.
Стихийно,
горя в огне,
ты поверь в меня!
Может быть, не поздно.
Сыплет дождь крупою об асфальт,
Ветер ему нежно подвывает.
Голос мой скрипит к тебе, как альт,
Скрипка твоя тихо отвечает.
Но звучат они не в унисон,
Музыканта музыкант не слышит.
Я дышу, как раненый бизон,
Дышишь ты, как лань игриво дышит.
Откровенны мы пытались быть —
Кое-что у нас и получилось.
У меня на сердце — две резьбы,
У тебя сердечко… ровно билось.
Нравимся друг другу — нету сил,
Как бы полюбить ещё друг друга?
Словно дикий, альт заголосил,
Твоя скрипка разыграла вьюгу…
Нет, не вьюгу. Так, позёмки пыль.
Да и альт вполголоса картавил.
Мыль же мне глаза, сильнее мыль!
Пусть их жжёт, но чтоб я не лукавил.
Вот сейчас будильник зазвенит —
Чудный сон, подлец он, прерывает.
…Снится мне — в огне мой альт горит,
Скрипка его нежно отпевает.
9.9.8
Яблоко не падает от яблони далеко,
Но укатиться далеко можно.
Если на холме — вниз катиться легко,
Если в яме — наверх сложно.
Ты один на один с тишиной.
Ты убит, ты растерзан и мёртв.
Только сможет ли это помочь
В эту тихую, сладкую ночь?
Даже мёртвым не нравится звук,
Потому что он — звук в тишине.
Столько времени. Думать невмочь
В эту ясную, тихую ночь.
Каждый раз, поднимая бокал
И стуча, чтобы шум перекрыть,
Ты представь, что оглох, и тогда
Ты увидишь лицо тишины.
Сколько мыслей не смог ты объять
В тишине на могилах друзей?
И себя ты устал укорять
Меж безмолвных надгробных камней.
Хоть бы звук, хоть бы блеск, хоть Луна
Показалась бы из-под Земли.
И тогда ты поймёшь: тишина,
От которой бежишь — это ты.
Ты действительно мёртв. На века!
И ты выронишь ручку из рук.
Думай, думай быстрее, пока
Тишину не убил этот звук.
Говорят, в пустоте — тишина,
А пустой человек всем смешон…
Это высшее счастье, когда
Будешь дочиста опустошён.
22.9.13
Говорят: «Марток —
не снимай порток»,
Только мысли весной всё об этом.
Когда Солнца свет
Растопляет снег —
Тоже хочется быть согретым!
Вот я взял перевал и устроил привал,
И на этом привале я жизнь потерял.
Я лежал и смотрел на звезду в темноте,
И вдруг понял я, что всё погибло во мне.
Я искал что-нибудь кроме этой звезды
И окутавшей тело моё пустоты.
Стал смотреть я в себя — ничего во мне нет,
Лишь звезда излучает полуночный свет.
Я всё глубже смотрел, меня ужас объял:
Как я жил, если всё так легко потерял?
И когда я уже окончательно сник,
Чей-то образ прекрасный в сознаньи возник.
И я понял, чего я так жадно искал:
Лишь любовь свою жгучую не потерял.
Я проснулся и понял, что это не сон.
Та звезда уже сгинула за горизонт.
Солнца рдели лучи, новый день задышал.
Я с восторгом любимое имя шептал.
Моей Маше, 20.9.2014, Корсика.
Говори с предрассветным Солнцем
Через крыши твоих небоскрёбов,
Посмотри, как оно питомцам
Освещает земное нёбо!
Говори! Расспроси о рае,
Разузнай обо всём, что гложет.
Не бои́сь, что оно не знает:
Ведь оно-то и знать не может.
Покраснело — светилу стыдно
Видеть разом Москву с Торонто:
В глубину наших комнат видно
Только низко над горизонтом.
Совестно брать бумагу с ручкой,
Потому что пишу не стихи, а месиво
Окровавленных чувств и кучки
Желаний, незапечатляемых песенно.
На бумаге умные размышленья
Так убоги, что просто мороз по коже.
А в двоичном коде мои творенья
На стихи Есенина так похожи!
Говорили птицы, что Солнце утром
Может сделать мудрым меня навеки.[1]
И я верил, глядя в небес перламутр,
А наутро жрал у метро чебуреки.
Небо начала века
Смотрит на человека.
Смотрит и удивляется:
«Странно, ещё влюбляется!»
Из американской народной песни:
…Morning sun can make you wise,
Said the birds of paradise.
↩︎