Фантастики я перечитал много. Писателями из фантастов я считаю, пожалуй, только Стругацких и Лема. Употребив в диалоге с товарищем словосочетание «умели писать» применительно к ним, услышал в ответ примерно следующее.
Что значит «умели писать»? И Аластер Рейнольдс написал книгу, и Лем написал книгу. Мне понравилась одна, тебе — другая. Тебе важны какие-то описательные приемы, переживания героев, а мне важны только идеи, которые развивает автор. Переживания вымышленных героев мне не особенно интересны — этого хватает при чтении новостей. Это я и так хорошо представляю и без фантазеров, коими являются все беллетристы. Конечно, можно выделить какие-то объективные критерии, по которым можно сравнивать два произведения. Но какой смысл этим заниматься? Кто-то написал так, кто-то эдак; кому-то понравилось то, кому-то это. Поэтому не вижу смысла называть какие-то произведения хорошими (или вот даже «гениальными» и «великими», как часто делают), а какие-то плохими. Жутко раздражает, что всю жизнь нас учат, что вот эти книги и авторы, значит, хорошие; а вот эти, значит, плохие.
Меня всегда занимал вопрос объективности оценки предметов искусства, в частности, художественных произведений. Поэтому свои мысли я решил сформулировать подробно.
О чем-то.
Что делает язык красивым? (Пожалуй, легче было бы сказать, что делает его некрасивым.) Отсутствие лишних слов в предложении и лишних предложений, выдержанный во всем произведении ритм и стиль. «Стиль» определить всего сложнее, но от прочтения нескольких страниц разных авторов останется разное послевкусие. Кто-то в короткое предложение уложит завязку рассказа, а кто-то будет безрезультатно мяться три абзаца.
Можно, конечно, возразить: язык — всего лишь набор некоторых условностей, придуманных человеком. Какой же тогда смысл говорить о красивом и некрасивом языке? Однако здесь нет противоречия. Человек придумал множество инструментов, которыми можно пользоваться с разной степенью мастерства. Кто-то с трудом по футбольному мячу попадает, а кто-то делает это так, что за ним завороженно наблюдает чуть не половина населения земного шара.
И чем выше уровень наблюдающего, тем полнее он может оценить мастерство владения инструментом. В моих рассуждениях это важный момент: себе я по какой-то причине приписываю высокий уровень владения языком. Из-за этого позволяю себе давать резкие оценки книгам, а свое мнение считаю взвешенным, подкрепленным богатым опытом чтеца и отменным литературным вкусом.
С другими областями искусства у меня иная ситуация. Я плохо знаю живопись, слабо представляю процесс написания картины. С недоумением читаю про две похожие картины: первая картина — великое произведение, а вторая — жалкая безделушка. Такой же низкий уровень у меня по части классической музыки. Поэтому я избегаю резкости при оценке музыкальных произведений или картин. Я осознаю, что не силен в этих областях, но признаю существование авторитетов, чье мнение по этим вопросам стоит дороже моего. Они больше знают и лучше чувствуют живопись или музыку. У меня, по-видимому, неразвит отвечающий за это «орган».
Конечно, встает вопрос о том, кого считать авторитетом. Для непрофессионала нет никакого способа распознать авторитета самостоятельно, поэтому приходится довольствоваться общепризнанными авторитетами и здравым смыслом. Если человек на протяжении десятилетий профессионально изучает проблему и не замечен в академической непорядочности, то к его мнению по меньшей мере стоит прислушиваться.
При этом, разумеется, свое мнение иметь нужно. Мне, например, произведения Зощенко представляются ярким примером безвкусицы, тогда как авторитеты стоят на противоположной позиции.[1]
Есть люди, не понимающие, почему не следует устраивать свалку в лесу. У них отсутствует чувство прекрасного. Есть люди, не умеющие глубоко чувствовать и сопереживать. У них тоже чего-то не хватает. Есть люди, вообще не умеющие отличить качественный текст от некачественного, не владеющие азами ясного изложения мыслей письменно или устно. Их мнение о Гоголе меня мало занимает.
Так сложилась лихая моя судьба, что большинство моих знакомых — физики. Отчасти поэтому при общении о литературе я почти всегда считаю себя всегда более образованным и начитанным, чем собеседник. Наверняка это не всегда справедливо. И совершенно точно вредно — регулярные разговоры с тем, кто сильно выше уровнем, позволяли бы и мне развиваться. Иначе имеем, что имеем: я как беспричинно считал себя умелым оратором письменного жанра, так и считаю.
Может ли роскошно написанный текст не содержать никакой идеи? Теоретически — никаких препятствий. Практически — такого я среди художественной литературы не встречал.
Многоуровневость. Перечитываешь книгу и всякий раз понимаешь что-то новое. Для этого оно должно быть туда вложено на этапе создания, это для тебя новое. И это есть во всех книгах, которые принято называть «великими».
Книги можно разделить на плохо написанные и хорошо написанные.
Существуют объективные способы оценить тексты. Спросите у редакторов.
Хорошо написанная книга не обязательно должна нравиться.
Плохо написанную книгу можно любить. Причин масса: сюжет, судьба автора, близость темы.
Данный текст задумывался как обоснование к утверждениям из резюме, которые были у меня готовы заранее. По-моему, задумку реализовать не удалось совершенно.
Наилучшее подтверждение того, что на мой литературный вкус можно положиться: пробежав глазами написанное, я тяжело вздохнул и покачал головой. «Господи, неужели так сложно нормально написать несколько строк?..»
Об уместности применения четких критериев.
Изложенное выше не убедило моего собеседника, что имеет смысл говорить о «хороших» и «плохих» текстах. Нужно, мол, выработать критерии, по которым можно будет сравнивать тексты.
Те мои аргументы и вправду как-то расплывчаты. Видимо, дело в том, что я поставил себе задачу сформулировать критерии, по которым мы и будем называть хорошие книги хорошими, а плохие — плохими. Но в процессе формулирования я почуствовал, что задача эта довольно сложная. И, разумеется, какие бы критерии я не сформулировал, собеседник вправе предложить свои собственные.
Поразмыслив над этим, я пришел к двум выводам:
попытка четко и логично сформулировать эти пресловутые критерии — задача не столько сложная, сколько бессмысленная;
критерии, выдвинутые разными читателями, имеют разный вес.
Сначала немного о втором пункте. Для живости изложения представим себе Данилу и будем иногда к нему обращаться. Даниле не нравится «Война и мир».
Очевидно, «не нравится Даниле» — не объективный критерий, а мнение. Если Данила в жизни прочитал 2 книги, то это его мнение в мировой копилке ничего не стоит.
Если же Данила — профессиональный филолог, языковед, полиглот, профессор, исследователь с безупречной академической репутацией; прочитал уйму книг, обладает непревзойденным чувством стиля, работал редактором — правил чужие тексты и учился на чужих ошибках, сам пишет и публикуется, в деталях знает биографию писателей, готов сравнить позиции Волгина и Степаняна по типам и функциям повествователей в произведениях Достоевского, то к такому Даниле хочется прислушаться. Второй Данила наверняка имеет более обоснованное и более ценное мнение.
Все мы находимся где-то между первым и вторым Данилой. Практически в любой области. И я всегда стремлюсь туда, поближе ко второму и подальше от первого. И когда я очень близок к первому Даниле, то я иной раз даже стыжусь своего невежества и мнение свое обнародовать без особой нужды не стану.
А если Данила эрудирован, начитан, интеллигентен, но не видит, что Толстой пишет хорошо, а условный Хайнлайн — плохо, то Данила просто напросто очень необычный человек.
Теперь немного о первом пункте: почему нет смысла вырабатывать четкие критерии? Любое творческое занятие оперирует понятиями, не поддающимися количественному измерению. «Сильнейшая книга», «вдохновение», «литературный дар» — ничего из этого измерить нельзя, но все это совершенно осмысленные и понятные вещи. Как измерить эмоциональное опустошение от «доктора Живаго»? В каких единицах выразить «душевный подъем» после прочтения сильной сцены? Как сосчитать людей, ставших лучше, добрее, справедливее от регулярного чтения хорошей литературы?
Нет, братцы, если вы не чувствуете красоту и мощь литературы и требуете критериев, по которым эту мощь и красоту можно измерить и сравнить — вы просто лишены какого-то важного душевного органа.
На этом месте я вспомнил, что примерно то же самое про авторитетов и собственное мнение излагает Веллер в «Перпендикуляре», только вместо Зощенко высказывается в том же ключе про Гоголя. ↩︎