Дмитрий Фалеев, 22.08.2013
Источник: 1000inf.ru
На самом деле эту статью должен был писать Йохан, или Моррис, или Соратник, но кого-то уже нет, кто-то занят другими делами – поэтому я.
Сразу надо оговориться, что, по моим ощущениям, все это было до нашей эры – в Ивановской области, в дремуче-лохматых постперестроечных годах, на территории рок-музыки и дымящихся руинах когда-то громоносного советского государства. Среди родных просторов и сельского населения – эта шутка для посвящённых; вы позже поймёте.
У меня есть кассета, перезаписанная кем-то у кого-то на жующем магнитофоне, которую я время от времени врубаю и слушаю от начала до конца как нечто такое, чего я не могу поймать ни в Интернете, ни на CD. Знакомые формулы возвращаются в сознанье:
Вагончики быстры,
Мы – живые, как искры,
Но живыми нас – не возьмёшь…
Это Паскаль — или просто Пас, или Димка Кочетов, – приволжско-ивановский поэт и музыкант, участник рок-группы «Сельское Население» (сокращённо – «СеНа»), чьи последние концерты пришлись на середину 1990 годов.
А Паскаль погиб – утонул в Чёрной речке, недалеко от Иванова, в 99-м, на одной из вечеринок. Вечеринка представляла собой массовое купание богемы и рокеров на Чёрной Речке в день рождения Пушкина, 6 июня, и должна была означать, что Пушкин жив. Все перепились, полезли купаться и разошлись по домам. Никто не заметил, что один не выплыл.
Второй участник «СеНы» – Рома ВПР – ушёл в растаманство и сделал успешную сольную карьеру, возделывая ниву на земле Боба Марли. Группы больше нет, остались только песни – и клочки воспоминаний.
Йохан, музыкант:
— В Иванове было несколько панковских тусовок – одни придерживались
классической темы («Sex Pistols», «Exploited»), а другие тяготели к сибирской
волне – «Гражданская оборона», «Тёплая Трасса», «Инструкцию по выживанию».
Кстати, когда «Тёплая трасса» приезжала в Иваново, и Шао встретился с Паскалем,
Шао сказал: «У нас до Барнаула кассеты «Сельского населения» дошли — люди
заслушивались», а Паскаль говорит: «Мы здесь точно также «Тёплую трассу»
слушали». Им такой известности хватало с лихвой. Они были по-хорошему
самодостаточны.
Паскаль приехал в Иваново году в 92-м, поступил на РГФ, потом вылетел оттуда, поступил на истфак, но и там тоже недолго проучился. Они с Ромкой Семёновым дружили с детства, Паскаль жил в университетской общаге на Тимирязева, Ромка ещё в школе учился и бывал в Иванове наездами, но в общем-то «СеНа» был его проектом, он вёл его с самого начала.
Джон Соколов, гитарист СеНы:
— Мы с Ромой оказались на филфаке на одном курсе. Я в тот период вёл на
радиоканале «Эхо» программу «Сами» — об альтернативной музыке в Иванове. У меня
была шикарная возможность в концертной студии «Ивтелерадио» писать на халяву те
коллективы, которые я потом давал в эфир. Там мы свели один из альбомов «СеНы»
– «Заполночь в снег».
— В какой атмосфере проходила запись?
— В прекрасной атмосфере — на Ивтелерадио тогда работал бар, на трезвую голову мало кто чего делал. Писали накладками. На половине инструментов играл я, на половине – Соратник. ВПР – на гитаре.
— А откуда пошло название?
— Это какая-то школьная тема — с уроков географии. Понравилось выражение «Сельское население» — и все, никаких премудростей. Была ещё группа «Родные просторы» — знаешь, откуда название? Конфеты были – «Родные просторы».
— То есть над названием люди не парились?
— Да никто вообще ни над чем не парился – ни над названием, ни над звуком, ни над текстом. А было круто.
В 1992-м в энергоинституте провели фестиваль, на который съехалось более тридцати местных коллективов – ивановский Вудсток, «там кошмар, чего творилось» — вспоминают участники (а в фестивале участвовали такие несхожие и примечательные персонажи как Александр Сокуров и ныне покойный Александр Непомнящий). Энергия захлёстывала – тогда этим жили. Музыка для людей превратилась в образ жизни. Себя не жалели.
По большому счету, это было последнее героическое поколение, страсть которого к действию и напряжённому внутреннему поиску зачастую оборачивалась саморазрушением, вырождалась в него, потому что состояться, реализоваться во вменяемых рамках вменяемым человеком было проблематично.
«Если мы катимся в ад, то лучше оказаться в своём, чем в чужом», — такой был посыл, и отсюда – обособленность, принципиальная контр-культурность людей того направления. Они сознательно ушли в маргиналы.
«Сумасшедшие дети, песни дивной страны».
Георгий Липатов, однополчанин:
— Моё главное впечатление от Паса заключалось в удивлении от того, насколько
сильно его интересы были шире культурных горизонтов Иванова того времени. Он
интересовался музыкой и литературой, которая была на пике популярности у
золотой молодёжи в Европе и Америке. Но рос при этом из русской дремучей
культуры, которую впитал в Приволжске. ВСЕ корни творчества «Сельского
Населения» там и только там! В тамошней алкашне, в приволжском смешном выговоре
и случаях с какими-то лубочными дядями-тётями, в их какой-то глубокой силе. Как
у Летова примерно. Только у «СеНы» она была своя.
Вспоминаю какое-то фото «СеНы», где участникам по 16 лет. На фоне сарая – Пас (в шинели и с причёской под Егора Летова), растаман Семёнов в берете, а рядом пристал маленький поэт-дадаист (имя я не помню) с запредельно чистым взглядом маньяка.
В общем, совершенные инопланетяне на фоне этого волжского сарая. А ведь им приходилось ежедневно общаться с людьми этого тихого посёлка.
Джон Соколов:
— Паскаль от гопников по морде получал регулярно, ВПР американские флаги любил
сжигать… Мы были социально активны. Читали много. Я был на баррикадах. А
сейчас никто ничего менять не хочет.
— А как тогда относились к лохматым-хипповатым? Сейчас-то терпимо – за длинные волосы лицо не разобьют.
— Это не терпимость — просто людям все равно. Выйдешь голым на улицу – всем все равно, будешь помирать на улице – все равно. Пофигизм, равнодушие. Делайте, что хотите – только меня не трогайте. До настоящей терпимости нам ещё далеко. Вообще-то мы теперь к ней даже не стремимся. Потому как путь к терпимости лежит через конфликт и разногласия, а конфликта нет. Я раньше, когда пытался заниматься типа продюсированием ивановских рок-групп, старался выжать какие-то профессиональные вещи из людей, которые в принципе были настроены на эмоцию, а не на профессиональный подход. Сейчас люди настроены на профессиональный подход, но у них фактически отсутствуют эмоции.
Я тогда был занят в семнадцати проектах. Было, как правило, 5-6 групп, в которых играли одни и те же люди – причём на разных инструментах, а те, кто сочинял песни, имели право как-нибудь называться. Это было коллективное творчество. Моей задачей в «СеНе» было придать их материалу некую удобоваримую музыкальную форму.
— Почему вы распались?
— Ромка Семёнов стал все больше уходить в сторону регги, а другим музыкантам это было неинтересно, и каждый по сути пошёл своей дорогой. А поезд пошёл своей. Коллектив продолжается, пока он коллектив, а когда он распадается на отдельных людей с отдельными чаяниями, а тем более на отдельных лидеров… А тогда все были лидеры, — Перестройка же, правильно? Конец Новой Волны, последний всплеск…
Йохан:
— Тогда не нужна была гитара «Fender Stratocaster» — покупалась за три бутылки
водки любая гитара, доводилась до ума паяльником и напильником — и был
инструмент, человек на нем играл.
Я иногда встречаюсь с молодыми музыкантами – они готовы часами обсуждать достоинства разных гитар, синтезаторов, барабанных установок, а в то время это было неважно. С барабанами вообще была засада – имелось три комплекта на все Иваново, которые все постоянно таскали друг у друга. Творчество было важнее техники.
У меня первая бас-гитара называлась «Терек». Она была сделана на тбилисской фабрике баянов из куска ДСП. Когда я её вешал на шею, она меня просто пригибала к земле. У неё был страшный звук, но хотелось играть, хотелось творить, и это было важнее, чем качество звука. Людям приходилось больше вкладывать себя, свою энергию, чтобы это зазвучало.
Сидели ребята из «Друзей Будорагина» — у кого-то на флэту, отмечали какой-то самопальный праздник, стихийно совпавший с началом «Рок-февраля» (был такой конкурс, который, по правде, всех рокеров напрягал своим формальным, прилизанным подходом и официозом), и кто-то из них брякнул, что вот группа «Ministry» на своих концертах всех купивших билеты на пропускном контроле приказала брить наголо, а иначе не пускать: если людям действительно хочется послушать – пусть будут готовы расстаться с волосами, это не такая уж большая жертва. Ребята решили, что это честный, бескомпромиссный вариант, и в знак солидарности с любой непримиримостью – «Ау, где машинка? Тащи её сюда» — обрились сами. А Ваня Литвиненко, который впоследствии перебрался в Питер и работал с «Ночными снайперами», пошёл ещё дальше – ему бритой головы показалось мало, и он выпрыгнул в окно, сломав себе ногу. На концерте он играл, сидя на полу – нога на вытяжке, полностью в гипсе. А лидер группы во время выступления психанул из-за чего-то, обиделся на публику, раздолбал гитару на сцене и ушёл – андерграунд, да? Парни без него чего-то там доиграли. В результате конкурса – второе место.
А сейчас не то, что ногу сломать или шею свернуть, — гитару пожалеют!
Джон Соколов:
— Деньги тогда были вопросом несущественным, черт знает где все работали, — как
говорится, поколение дворников и сторожей. Но ведь кто-то так и остался
сторожем или дворником, а мне пришлось перестраивать мозги, учиться жить
по-другому. Я после всех событий был директором всяких-разных
бизнес-предприятий, открыл своё дело, одно из направлений – мы делаем резные
иконы, у нас мастерская — единственная в мире. Ещё документальное кино
продюсирую, — вокруг себя снимаем, о России. Про деревню Жарки Юрьевецкого
района был у нас фильм «Русский заповедник» — там батюшка один возродил всю
деревню буквально из небытия. У нас тут вообще удивительно плотное, органичное
слияние языческой и православной культур. Оно везде чувствуется, Солнцеворот
везде лезет… У меня на плече набита Макошь – языческая Праматерь. Паскаль мне
нашёл в книге Бориса Андреевича Рыбакова её правильное изображение.
Йохан:
— А у Полиграфа ты видел на ногах Мнимых Понарошек?
Джон:
— Кого?
Йохан:
— У него там наколка – Мнимые Понарошки. Их сложно описать, но когда на них
смотришь, понимаешь, что Мнимые Понарошки именно так и должны выглядеть.
Георгий Липатов:
— После того, как альбом «СенЫ» «Заполночь в снег» коммерчески провалился, из
группы ушёл в свободное творческое плавание лучший друг — ВПР, который решил,
что одному ему гораздо лучше.
Разочаровавшись в искусстве и в людях, Пас тихо спокойно жил-поживал и укачало его на волнах покоя. Думаю, что Паскаль просто перешёл в пьяной дрёме в мир иной. В прямом смысле захлебнулся водой из реки тихой жизни и сонного покоя. Похоже на песню самого Паса.
Хотя, это всё моё видение, конечно.
Для меня главное, что Пас подарил нам тогда пример молодёжного героя. Немного странного и скорее трагичного, но дающего пример стойкого принятия трагичности жизни и любви к ней.
Из стихов Паскаля:
Косноязычность языка, душа — уродина,
Условность слов — моя надломленная молодость.
Удобрим почву, пусть всходит божья водоросль.
И как-то тянет на неведомую родину.
Дурь и благородство у них шли одной кассой, шагали под ручку, и вокруг нарабатывался удивительно пёстрый, разбитной мир. Как остров в океане – со своим диким племенем, своим жаргоном и своими представлениями о границах допустимого, которые эти парни старались расширить — далеко не всегда разрешёнными средствами. Путь Художника – это путь преступника, которые пытается порвать барьеры между Мечтой и Реальностью, Секундой и Вечностью, Внешним и Внутренним.
Внешнее у них было Иваново, тоска, обстоятельства, а внутреннее – град Китеж, Город Золотой – не мечтательно-сентиментальный из песни «Аквариума», а настоящий – из песни Хвостенко. Из этого противоречия родился излом, некая анархия, мятежное вдохновение и торжество на руинах.
По каким-то причинам проще было себя погубить, чем отстроить. И был в этом юродстве какой-то соблазн, и тщеславие, и тайна, какой-то пик, на который непременно хотелось взобраться – что-то страшное и притягательное; такое же опьянение, как жить на форсаже, с порванным мозгом, как заглядыванье в бездну и ходьба по краю пропасти. Или борьба с ветряными мельницами.
У меня из «бумбокса» до сих пор звучит голос:
— Живыми нас — не возьмёшь.